2 марта 2003
В 1942 году Красная Армия собиралась прорвать немецкую оборону под Сталинградом и дойти до Прибалтики. По официальной статистике, мы потеряли в Сталинградской битве более 1 миллиона 100 тысяч человек. Петру Александровичу Говорухину шел двадцатый год, когда в декабре 1942 он получил тяжелое ранение осколком снаряда в голову. Петру привиделось, что к нему, лежащему на кровавом снегу, подошли родители. «Умирает», - сказал отец матери… Очнулся он уже в госпитале.
Петр Говорухин был призван в Красную Армию в январе 1942 года, а весной в составе саперного батальона был отправлен под Сталинград. Спустя шестьдесят лет он вновь переживает эти памятные события.
- Я впервые под Сталинградом увидел столько самолетов – их летало как мух! Оставалось удивляться, как они один другого не задевали. Что там было, кто бы видел из вас. Отступают – минируешь, наступать идут – разминируешь. Такая каша была, что не дай бог! Немец массированное наступление организовал, танки бросил. Тогда почти прорвали они нашу линию.
Помню, мы с другом, Сашей Сиверковым ходили минировать. Это было на рассвете. Я две мины взял, а он, такой громила, три. Противотанковая мина «ЯН-5» называется. В ящике пять килограмм взрывчатки. Я по правую сторону поставил две мины, а он – силач, дорогу шоссейную перекопал в нескольких местах. Поставив мины, мы отошли немножко, чтобы не попасть под огонь. Вскоре услышали взрывы - два танка взорвалось, остальные повернули обратно. На втором прорыве немцы пехоту гнали впереди танков, мы их опять задержали.
24 декабря нас послали минировать. Тут нас край прижали. Снаряд прилетел. Я думал, что меня пулей шарахнуло, а это осколок прошел насквозь через основание челюсти. Понял тогда, что здесь и буду закопан. Но выжил. После контузии меня комиссовали домой. Я сказал, что домой не пойду! С палкой (плохо ходил еще), отправился на фронт. Нас много тогда добровольцев шло на фронт пешком, никто нас не сопровождал.
Пришли к Северному Донцу, что под Харьковом. Немец распространял листовки: «Вы в кольце и мы в кольце, а кто будет плавать в Донце?». Нам пришлось поплавать в Донце. Наши войска скопились в лощине. Немец сделал артналет. Там действительно кровь лилась – и кони, и люди – все смешалось в кашу. В мое укрытие прибежал полковник: «Пусти меня, пусти меня!». Как снаряд только пролетал, выговаривал: «О, господи!»
Потом нашу дивизию бросили форсировать Сиваш. А мы отправились на разминирование Перекопа. Разминировали, пошли в наступление… На озере Киякском в плен сдалось, я не знаю, сколько немцев – они могли бы передавить нас всех без оружия, но сдались. Как сейчас вижу, на винтовке белая тряпка. Немцы шли и бросали винтовки... Там болотина была (интересно, почему это в фильмах не показывают), сапоги застряли в грязи, а они их оставили и босиком убежали, лишь голенища в их сторону торчат…
Вшей было – ходуном ходили! Я рассказываю истинную правду, когда немцы прошли, мы подошли к окопу, лежит свитер. Я пригляделся, а он шевелится. А на нас сколько их было! На Сиваше где помыться? Там крепко-соленая вода. Не дай бог, куда попала эта вода – все разъедает. Я когда оттуда вернулся, сразу в бочку залез. С Симферополя двигались в сторону Севастополя. Подошли к Сапун-горе. На Сапун-горе были дзоты – долговременные точки укрепления. Столько стволов смотрело с горы, думалось, что все на меня. Началась артподготовка, слова не скажешь, не слышно ничего: шум, дым. Артиллеристы разделись, рубашки сбросили. А немцы спасались бегством.
Я служил тогда в разведке. Заместитель командира полка Липачев вызвал меня: «Петя, на тебя плашка выпадает лезть на Сапун-гору! Ты ведь сапер и снайпер и разведчик». Я попрощался с товарищами. Перед тем, как идти на Сапун-гору, а нас было человек шесть, старшина принес по чекушке водки. Я ни в войну, ни до войны не пил. А тут выпил чекушку – даже ни в одном глазку, никакой смелости не прибавилось, только думаешь: «Как выполнить задание, чтобы остаться в живых». Поднялся я на высоту, а там стоит пушка 75 калибра. Смотрю, кто-то под лафетом шевелится. Я вытащил – немец рот открывает, а сказать ничего не может. Что с ним делать-то? Ведь лежачего не бьют. Его толкнул, он упал и так под лафетом остался. А мы ушли дальше. На Сапун - горе мне предложили вступить в партию. Сказали: «Будешь умирать, так коммунистом!». В партию я не хотел, вступил в комсомол.
Петр Говорухин достойно выполнял свой долг. Снайпером в стрелковой роте Сивашской дивизии он уничтожил 22 фашистких солдата. А кто считал немецкие танки, подорвавшиеся на минах нашего земляка под Сталинградом, где он воевал в составе саперного батальона…
- Я был уже старшиной, когда меня отправили в офицерское училище в Мариуполь. Через полтора месяца учебы присвоили звание старшего лейтенанта и на южный фронт - в Карпаты. Там одни прикарпатские украинцы. У меня в сумке лежал приказ, что их уговаривать не надо, а бить палкой. Разве можно солдата палкой!? Я получал паек, как офицер: консервы, табак, сахар. Клянусь, делил на всех – 40 человек у меня было в отделении.
На Карпатах вода течет с гор, нигде нельзя отдохнуть. Мы двое суток прошли, спали стоя, навалившись на дерево. Наконец начали попадаться сосны, верный признак, что скоро выйдем на сухое место, а зашли в низину, подобную ковшику. Разведка обнаружила там немецкий отряд. Мы залегли и открыли страшный огонь из 40 автоматов. Фашисты, которые стояли на возвышении, отстреливались, а попадали в своих же. Бой закончился, когда я схватился с немцем. Не пойму, откуда он взялся? Прямо на голову свалился, рыжий – и сейчас его узнал бы. Он полоснул мне ножом по боку, развалил ногу. Я за нож схватился, но немец его повернул и разрезал мне ладонь, побежала кровь. Честно признаюсь, что испугался тогда - а ведь у меня пистолет, нож. Я здоровой рукой начал фрица душить, а потом вырвал автомат. Зажал его коленями и начал стрелял в упор, но попасть не мог. Третьим патроном только и убил. Мы тогда взяли тринадцать пленных. Был приказ власовцев расстреливать, в плен не брать. И вышел пожилой немец, бросился в ноги (по-русски говорит лучше нас), взмолился: «Пощади! Ведь у меня дома четыре сына». Я его отпустил…
В январе 1945 года получил ранение запястья правой руки. Осколком снаряда вырвало часть кости. И снова госпиталь, на этот раз в Соль-Илецке. Кисть начала гнить, и мне хотели ее отнять, но я на десять дней самовольно ушел из госпиталя, пока не приехал ведущий хирург. Он мне руку залечил - пальцы не двигаются, зато вид нормальный имеет… Комиссовали меня в апреле 1945 года как инвалида второй группы. По дороге домой заболел малярией.
В деревню Фоминская Килачевского совета привезли меня в «коробке» («короб» – это телега с бортами, в которую запрягают лошадей). Мать вышла со слезами: «Зачем мне такой инвалид?». Я даже сказать ничего не мог … 21 день меня трясло. Все говорили, что не жилец.
Приехал к нам секретарь райкома комсомола. Спрашивает мать: «Есть дома клопы?». Дома никогда такой живности не водилось. У соседей нашли три клопа. Секретарь райкома закатал их в хлебную крошку: «Глотай!». Я проглотил и на второй день поднялся на ноги. Хину никогда не пробовали? Вкус клопа и хины почти один и тот же.
Живу до сих пор. После войны работал водителем в райисполкоме, потом в МПМК. Женился, вырастили двоих детей.
Вчера во сне опять колотило. Может, там руку-то ушиб – целый день ноет. Часто снится, что немцы колют меня в сердце. Видно, до самой смерти война будет сниться…
Сейчас Петр Александрович Говорухин живет на Пионерском поселке. Вести домашнее хозяйство ему помогает жена. Скоро 80 лет, а он до последнего сам снег возле дома убирал, в этом году только стал нуждаться в посторонней помощи - старая закалка! По особо торжественным случаям ветеран надевает боевые награды. Самые дорогие из них: «Орден Отечественной войны I степени», «Орден Красной звезды», медаль «За оборону Сталинграда», медаль «За отвагу».
О войне уже много сказано и написано. А нам особенно ценны воспоминания участника тех огненных лет: как он жил, что творилось у него в душе. Непросто, пройдя через кромешный ад, ежечасно встречаясь лицом к лицу со смертью, оставаться все тем же простым парнем из уральской глубинки…
Подготовила Надежда Долматова
Петр Говорухин был призван в Красную Армию в январе 1942 года, а весной в составе саперного батальона был отправлен под Сталинград. Спустя шестьдесят лет он вновь переживает эти памятные события.
- Я впервые под Сталинградом увидел столько самолетов – их летало как мух! Оставалось удивляться, как они один другого не задевали. Что там было, кто бы видел из вас. Отступают – минируешь, наступать идут – разминируешь. Такая каша была, что не дай бог! Немец массированное наступление организовал, танки бросил. Тогда почти прорвали они нашу линию.
Помню, мы с другом, Сашей Сиверковым ходили минировать. Это было на рассвете. Я две мины взял, а он, такой громила, три. Противотанковая мина «ЯН-5» называется. В ящике пять килограмм взрывчатки. Я по правую сторону поставил две мины, а он – силач, дорогу шоссейную перекопал в нескольких местах. Поставив мины, мы отошли немножко, чтобы не попасть под огонь. Вскоре услышали взрывы - два танка взорвалось, остальные повернули обратно. На втором прорыве немцы пехоту гнали впереди танков, мы их опять задержали.
24 декабря нас послали минировать. Тут нас край прижали. Снаряд прилетел. Я думал, что меня пулей шарахнуло, а это осколок прошел насквозь через основание челюсти. Понял тогда, что здесь и буду закопан. Но выжил. После контузии меня комиссовали домой. Я сказал, что домой не пойду! С палкой (плохо ходил еще), отправился на фронт. Нас много тогда добровольцев шло на фронт пешком, никто нас не сопровождал.
Пришли к Северному Донцу, что под Харьковом. Немец распространял листовки: «Вы в кольце и мы в кольце, а кто будет плавать в Донце?». Нам пришлось поплавать в Донце. Наши войска скопились в лощине. Немец сделал артналет. Там действительно кровь лилась – и кони, и люди – все смешалось в кашу. В мое укрытие прибежал полковник: «Пусти меня, пусти меня!». Как снаряд только пролетал, выговаривал: «О, господи!»
Потом нашу дивизию бросили форсировать Сиваш. А мы отправились на разминирование Перекопа. Разминировали, пошли в наступление… На озере Киякском в плен сдалось, я не знаю, сколько немцев – они могли бы передавить нас всех без оружия, но сдались. Как сейчас вижу, на винтовке белая тряпка. Немцы шли и бросали винтовки... Там болотина была (интересно, почему это в фильмах не показывают), сапоги застряли в грязи, а они их оставили и босиком убежали, лишь голенища в их сторону торчат…
Вшей было – ходуном ходили! Я рассказываю истинную правду, когда немцы прошли, мы подошли к окопу, лежит свитер. Я пригляделся, а он шевелится. А на нас сколько их было! На Сиваше где помыться? Там крепко-соленая вода. Не дай бог, куда попала эта вода – все разъедает. Я когда оттуда вернулся, сразу в бочку залез. С Симферополя двигались в сторону Севастополя. Подошли к Сапун-горе. На Сапун-горе были дзоты – долговременные точки укрепления. Столько стволов смотрело с горы, думалось, что все на меня. Началась артподготовка, слова не скажешь, не слышно ничего: шум, дым. Артиллеристы разделись, рубашки сбросили. А немцы спасались бегством.
Я служил тогда в разведке. Заместитель командира полка Липачев вызвал меня: «Петя, на тебя плашка выпадает лезть на Сапун-гору! Ты ведь сапер и снайпер и разведчик». Я попрощался с товарищами. Перед тем, как идти на Сапун-гору, а нас было человек шесть, старшина принес по чекушке водки. Я ни в войну, ни до войны не пил. А тут выпил чекушку – даже ни в одном глазку, никакой смелости не прибавилось, только думаешь: «Как выполнить задание, чтобы остаться в живых». Поднялся я на высоту, а там стоит пушка 75 калибра. Смотрю, кто-то под лафетом шевелится. Я вытащил – немец рот открывает, а сказать ничего не может. Что с ним делать-то? Ведь лежачего не бьют. Его толкнул, он упал и так под лафетом остался. А мы ушли дальше. На Сапун - горе мне предложили вступить в партию. Сказали: «Будешь умирать, так коммунистом!». В партию я не хотел, вступил в комсомол.
Петр Говорухин достойно выполнял свой долг. Снайпером в стрелковой роте Сивашской дивизии он уничтожил 22 фашистких солдата. А кто считал немецкие танки, подорвавшиеся на минах нашего земляка под Сталинградом, где он воевал в составе саперного батальона…
- Я был уже старшиной, когда меня отправили в офицерское училище в Мариуполь. Через полтора месяца учебы присвоили звание старшего лейтенанта и на южный фронт - в Карпаты. Там одни прикарпатские украинцы. У меня в сумке лежал приказ, что их уговаривать не надо, а бить палкой. Разве можно солдата палкой!? Я получал паек, как офицер: консервы, табак, сахар. Клянусь, делил на всех – 40 человек у меня было в отделении.
На Карпатах вода течет с гор, нигде нельзя отдохнуть. Мы двое суток прошли, спали стоя, навалившись на дерево. Наконец начали попадаться сосны, верный признак, что скоро выйдем на сухое место, а зашли в низину, подобную ковшику. Разведка обнаружила там немецкий отряд. Мы залегли и открыли страшный огонь из 40 автоматов. Фашисты, которые стояли на возвышении, отстреливались, а попадали в своих же. Бой закончился, когда я схватился с немцем. Не пойму, откуда он взялся? Прямо на голову свалился, рыжий – и сейчас его узнал бы. Он полоснул мне ножом по боку, развалил ногу. Я за нож схватился, но немец его повернул и разрезал мне ладонь, побежала кровь. Честно признаюсь, что испугался тогда - а ведь у меня пистолет, нож. Я здоровой рукой начал фрица душить, а потом вырвал автомат. Зажал его коленями и начал стрелял в упор, но попасть не мог. Третьим патроном только и убил. Мы тогда взяли тринадцать пленных. Был приказ власовцев расстреливать, в плен не брать. И вышел пожилой немец, бросился в ноги (по-русски говорит лучше нас), взмолился: «Пощади! Ведь у меня дома четыре сына». Я его отпустил…
В январе 1945 года получил ранение запястья правой руки. Осколком снаряда вырвало часть кости. И снова госпиталь, на этот раз в Соль-Илецке. Кисть начала гнить, и мне хотели ее отнять, но я на десять дней самовольно ушел из госпиталя, пока не приехал ведущий хирург. Он мне руку залечил - пальцы не двигаются, зато вид нормальный имеет… Комиссовали меня в апреле 1945 года как инвалида второй группы. По дороге домой заболел малярией.
В деревню Фоминская Килачевского совета привезли меня в «коробке» («короб» – это телега с бортами, в которую запрягают лошадей). Мать вышла со слезами: «Зачем мне такой инвалид?». Я даже сказать ничего не мог … 21 день меня трясло. Все говорили, что не жилец.
Приехал к нам секретарь райкома комсомола. Спрашивает мать: «Есть дома клопы?». Дома никогда такой живности не водилось. У соседей нашли три клопа. Секретарь райкома закатал их в хлебную крошку: «Глотай!». Я проглотил и на второй день поднялся на ноги. Хину никогда не пробовали? Вкус клопа и хины почти один и тот же.
Живу до сих пор. После войны работал водителем в райисполкоме, потом в МПМК. Женился, вырастили двоих детей.
Вчера во сне опять колотило. Может, там руку-то ушиб – целый день ноет. Часто снится, что немцы колют меня в сердце. Видно, до самой смерти война будет сниться…
Сейчас Петр Александрович Говорухин живет на Пионерском поселке. Вести домашнее хозяйство ему помогает жена. Скоро 80 лет, а он до последнего сам снег возле дома убирал, в этом году только стал нуждаться в посторонней помощи - старая закалка! По особо торжественным случаям ветеран надевает боевые награды. Самые дорогие из них: «Орден Отечественной войны I степени», «Орден Красной звезды», медаль «За оборону Сталинграда», медаль «За отвагу».
О войне уже много сказано и написано. А нам особенно ценны воспоминания участника тех огненных лет: как он жил, что творилось у него в душе. Непросто, пройдя через кромешный ад, ежечасно встречаясь лицом к лицу со смертью, оставаться все тем же простым парнем из уральской глубинки…
Подготовила Надежда Долматова
Культурное наследие 