25 марта 2022
Опора царская — дворянство Ирбита — рознилось и бытием и сознанием. Встреча произошла в Ессентуках, где довелось быть по профсоюзной путевке.
Однажды старожил города Анатолий Евгеньевич Иконников проговорился, что ведет переписку с соседом, показывая на дом рядом с музеем: «Живет в целебных краях».
Собираясь ехать, я взял на всякий случай адрес. Да и любопытно: в наше время живой дворянин.
...Дня через три-четыре, освоившись на «водах», я отправился по адресу. Поднимаюсь на третий этаж многоквартирного дома. На звонок дверь открыл мужчина в возрасте. Спрашиваю Иосифа Иосифовича.
— Я, — отвечает.
— Директор Ирбитского музея, — рекомендуюсь.
— Рад, наслышан, — у меня, чувствую, поднимаются брови- — По газете «Восход».
— Как? — выпаливаю.
— Мы выписываем. В курсе жизни родного города. Только вы так неожиданно... Я собрался уходить.
— Обождать нельзя? — спрашиваю-
— Нет, на партийное собрание секретарь опаздывать не может.
У меня сверкнула озорная мысль: «Как! На партийное? А я к вам за грамотой па дворянство».
Он смотрит на меня и, видимо, заметив огонек в глазах, засмеялся, ему последовал и я.
...Сидим на скамейке. Первый вопрос: «Как уцелел при культе?»-
— Брали несколько раз. Да как только узнавали историю семьи, отпускали. Я, можно сказать, внук декабриста. Царём репрессированы. Он посидел, разглядывая отдыхающих, потом круто повернулся ко мне. — Мы не из местных. Родовитые. Корни идут во времена Ивана Грозного. Известно: русскому выходцу Петру Козлову король Сигизмунд- Август пожаловал имение Поклево Ошмянского уезда. Правнук Петра, Фабиан Иванович Козелл Поклевский был каштеляном витебским в 1616 году. Род Козелл-Поклевских внесен в VI часть «Родословной книги Виленской и Минской губернии».
В Ирбит, на поселение, политический Август Генрих Осипов-Козелл, мой дед, прибыл в 1877 году.
Активный участник в польском восстании 1863 года заочно судом был приговорен к повешению. Именно заочно. После разгрома царскими войсками основных сил восставших, руководимых Зигмундом Сераковским, многие повстанцы бежали за границу. Ушли в изгнание друзья. А он со своим отрядом — в Полесские леса продолжать борьбу.
Раненый в боевой стычке, схвачен и доставлен властям. По церковному установлению раненого вешать не полагалось, а лечить долго. Скорый суд заменил повешение пожизненными каторжными работами.
Владимирка. Есть такая дорога — шел по ней дедушка. Есть и картина. Смотришь — не оторвешься. Красота! Сердце поет. Да и как ему не петь при красоте-то? А всегда ли? У всех ли? — выскакивает мысль. Всматриваюсь... Стараюсь проникнуть в состояние вихря дум художника. Картина — не фотография. В ней художник того часа, когда наносит мазки на холст. И мне кажется: была у художника в уголке души грусть, попала она на картину. И тут же сомнение: а может быть и не было... Может, каждый видит то, что хочет... Пожалуй, так! В том и гениальность таланта-творца — дать каждому желаемое, что высвечивает в тот момент лучик его души: дорогу, уходящую вдаль, или дорогу, уводящую вдаль. Я, кажется, знал до мелочей весь многоверстный путь деда. Шел с ним. Рядом.
Отгромыхали грозы. Моросила каждодневно водная мелкота. Кончились спуски-подъемы распластавшегося на земле горного хребта. Бесконечен, как Млечный путь, сибирский тракт в коридоре хмурых елей, готовых шагнуть вперед, закрыть дорогу. И, кажется, шагнули, если бы не сдерживали постовые жандармы — полосатые верстовые столбы. Увал за увалом — все дальше от дома. Не слышно стрекота беззаботных кузнечиков, лишь изредка в редколесье, прорываясь, забрасывает свой шаг уходящее дневное светило, да несется невесть куда по верхушкам деревьев воздушный странник...
Забытье… какое это счастливое состояние! Только оно помогло в ту пору.
— Помню, — вспоминал он, — скрип телеги, дремлющего жандарма, шепоток, покачивающих головами деревьев, перезвон цепей сливались воедино. И, странно, превращались в звуки, в те, что выплеснулись из души знаменитого сородича. Они звучали, лились, шли вместе с нами, замирали от окриков конвоя и затем снова заполняли душу. Всю. Целиком. Без остатка.
Далекая Родина!.. Как ее страстно хотелось увидеть, вернуться, быть там и только там! Чувствовал: прощаемся мы в тоске оба, значит, все равно встретимся, будем вместе непременно! Это наливало жилы бурлящим потоком, заставляло пульсировать кровь, и я шел, шел навстречу желанному. И так три года в кандалах, этапом через всю Россию от Вильно до Якутска.
Через десять лет ему смягчили наказание: вольное поселение и надзор полиции. В царском указе сказано: «С целью облегчения материального положения выдать Августу Козелл свидетельство на проживание в отведенной местности без права вступления на государственную и общественную службу».
Облагодетельствовал уральский магнат Поклевский-Козелл: фирма пригласила на службу. Был поверенным — сгодилась учеба на юридическом факультете Московского университета.
...Судьбу отца разделил Иосиф Августович: сын политического ссыльного не мог получить специальное образование. Старательный рабочий на винокуренном заводе тех же Поклевских-Козелл был замечен конторой и обласкан хозяином: на недолгое время послан учиться мастерству в Австрию. Так всю жизнь и тянул лямку помощника винокура.
И.Я. Антропов «Были Ирбита»
Однажды старожил города Анатолий Евгеньевич Иконников проговорился, что ведет переписку с соседом, показывая на дом рядом с музеем: «Живет в целебных краях».
Собираясь ехать, я взял на всякий случай адрес. Да и любопытно: в наше время живой дворянин.
...Дня через три-четыре, освоившись на «водах», я отправился по адресу. Поднимаюсь на третий этаж многоквартирного дома. На звонок дверь открыл мужчина в возрасте. Спрашиваю Иосифа Иосифовича.
— Я, — отвечает.
— Директор Ирбитского музея, — рекомендуюсь.
— Рад, наслышан, — у меня, чувствую, поднимаются брови- — По газете «Восход».
— Как? — выпаливаю.
— Мы выписываем. В курсе жизни родного города. Только вы так неожиданно... Я собрался уходить.
— Обождать нельзя? — спрашиваю-
— Нет, на партийное собрание секретарь опаздывать не может.
У меня сверкнула озорная мысль: «Как! На партийное? А я к вам за грамотой па дворянство».
Он смотрит на меня и, видимо, заметив огонек в глазах, засмеялся, ему последовал и я.
...Сидим на скамейке. Первый вопрос: «Как уцелел при культе?»-
— Брали несколько раз. Да как только узнавали историю семьи, отпускали. Я, можно сказать, внук декабриста. Царём репрессированы. Он посидел, разглядывая отдыхающих, потом круто повернулся ко мне. — Мы не из местных. Родовитые. Корни идут во времена Ивана Грозного. Известно: русскому выходцу Петру Козлову король Сигизмунд- Август пожаловал имение Поклево Ошмянского уезда. Правнук Петра, Фабиан Иванович Козелл Поклевский был каштеляном витебским в 1616 году. Род Козелл-Поклевских внесен в VI часть «Родословной книги Виленской и Минской губернии».
В Ирбит, на поселение, политический Август Генрих Осипов-Козелл, мой дед, прибыл в 1877 году.
Активный участник в польском восстании 1863 года заочно судом был приговорен к повешению. Именно заочно. После разгрома царскими войсками основных сил восставших, руководимых Зигмундом Сераковским, многие повстанцы бежали за границу. Ушли в изгнание друзья. А он со своим отрядом — в Полесские леса продолжать борьбу.
Раненый в боевой стычке, схвачен и доставлен властям. По церковному установлению раненого вешать не полагалось, а лечить долго. Скорый суд заменил повешение пожизненными каторжными работами.
Владимирка. Есть такая дорога — шел по ней дедушка. Есть и картина. Смотришь — не оторвешься. Красота! Сердце поет. Да и как ему не петь при красоте-то? А всегда ли? У всех ли? — выскакивает мысль. Всматриваюсь... Стараюсь проникнуть в состояние вихря дум художника. Картина — не фотография. В ней художник того часа, когда наносит мазки на холст. И мне кажется: была у художника в уголке души грусть, попала она на картину. И тут же сомнение: а может быть и не было... Может, каждый видит то, что хочет... Пожалуй, так! В том и гениальность таланта-творца — дать каждому желаемое, что высвечивает в тот момент лучик его души: дорогу, уходящую вдаль, или дорогу, уводящую вдаль. Я, кажется, знал до мелочей весь многоверстный путь деда. Шел с ним. Рядом.
Отгромыхали грозы. Моросила каждодневно водная мелкота. Кончились спуски-подъемы распластавшегося на земле горного хребта. Бесконечен, как Млечный путь, сибирский тракт в коридоре хмурых елей, готовых шагнуть вперед, закрыть дорогу. И, кажется, шагнули, если бы не сдерживали постовые жандармы — полосатые верстовые столбы. Увал за увалом — все дальше от дома. Не слышно стрекота беззаботных кузнечиков, лишь изредка в редколесье, прорываясь, забрасывает свой шаг уходящее дневное светило, да несется невесть куда по верхушкам деревьев воздушный странник...
Забытье… какое это счастливое состояние! Только оно помогло в ту пору.
— Помню, — вспоминал он, — скрип телеги, дремлющего жандарма, шепоток, покачивающих головами деревьев, перезвон цепей сливались воедино. И, странно, превращались в звуки, в те, что выплеснулись из души знаменитого сородича. Они звучали, лились, шли вместе с нами, замирали от окриков конвоя и затем снова заполняли душу. Всю. Целиком. Без остатка.
Далекая Родина!.. Как ее страстно хотелось увидеть, вернуться, быть там и только там! Чувствовал: прощаемся мы в тоске оба, значит, все равно встретимся, будем вместе непременно! Это наливало жилы бурлящим потоком, заставляло пульсировать кровь, и я шел, шел навстречу желанному. И так три года в кандалах, этапом через всю Россию от Вильно до Якутска.
Через десять лет ему смягчили наказание: вольное поселение и надзор полиции. В царском указе сказано: «С целью облегчения материального положения выдать Августу Козелл свидетельство на проживание в отведенной местности без права вступления на государственную и общественную службу».
Облагодетельствовал уральский магнат Поклевский-Козелл: фирма пригласила на службу. Был поверенным — сгодилась учеба на юридическом факультете Московского университета.
...Судьбу отца разделил Иосиф Августович: сын политического ссыльного не мог получить специальное образование. Старательный рабочий на винокуренном заводе тех же Поклевских-Козелл был замечен конторой и обласкан хозяином: на недолгое время послан учиться мастерству в Австрию. Так всю жизнь и тянул лямку помощника винокура.
И.Я. Антропов «Были Ирбита»
Культурное наследие 