Михаил Николавич, казалось бы, никакого отношения к Ирбиту не имеет, так как родился в Саратовской губернии, а похоронен в Москве, но наш город оставил яркий и незабываемый след в его душе...
Михаил Николаевич Алексеев (6 мая 1918, село Монастырское, Саратовская губерния — 19 мая 2007, Москва) — русский советский писатель. Герой Социалистического Труда (1978). Лауреат Государственной премии СССР (1976). Член ВКП(б) с 1942 года.
После школы-семилетки окончил педагогический техникум, в 1938—1955 годах служил в Красной и Советской Армии солдатом, затем офицером, был военным корреспондентом, а в 1950—1955 годах — редактором военного издательства. Полковник запаса. Член СП СССР с 1951 года. Алексеев с 1965 года входит в секретариат правления СП РСФСР, с 1967 года — в правление СП СССР, а с 1990 года — СП РСФСР. В 1968 году он стал главным редактором журнала «Москва». В 1957 году окончил Высшие литературные курсы СП СССР. Михаил Алексеев писал книги о Великой Отечественной войне, о прошлом и настоящем российского села. По мнению немецкого слависта В. Казака, роман Михаила Алексеева «Вишнёвый омут» «отмечен ясной политической идеей: безрадостная жизнь деревни до революции сменяется послереволюционным расцветом, связанным с уничтожением „кулачества“ и коллективизацией». В то же время Николай Асеев дал ему высокую оценку.
В романе «Ивушка неплакучая» (1970—1974) изображена жизнь во время войны.
По роману «Вишнёвый омут» был создан одноимённый кинофильм, по повести «Хлеб — имя существительное» — фильм «Журавушка».
М. Н. Алексеев умер 19 мая 2007 года. Похоронен на Переделкинском кладбище.
Знал ли тогда, в 1942–1943 годах, в огне Сталинградской битвы, политрук Михаил Алексеев, что пройдёт совсем немного времени и произведения писателя Михаила Николаевича Алексеева – повести и романы “Солдаты”, “Пути-дороги”, “Наследники”, “Вишнёвый омут”, “Хлеб – имя существительное”, “Карюха”, “Ивушка неплакучая”, “Мишкино детство”, “Драчуны”, “Мой Сталинград” и другие – поставят его имя в один ряд с крупнейшими советскими русскими писателями ХХ века…
И мог ли предположить Герой Социалистического Труда, лауреат Государственных и литературных премий писатель М.Н. Алексеев, что через десятки лет после окончания великой битвы свершится чудо и его величество Время предоставит ему возможность вернуться в те суровые военные годы, к истокам его “писательской биографии”…
И чудо это – Оля Кондрашенко, девушка, с которой ещё с довоенных времён Михаила Алексеева связала глубокая, искренняя и сердечная дружба, которая так и не вышла за рамки, предначертанные судьбой…
Спустя многие десятилетия Ольга Николаевна Кондрашенко вернула писателю бережно ею сохранённые его фронтовые письма и тетради, в которые она заботливо переписала стихи, содержащиеся в письмах…
В романе “Мой Сталинград” Михаил Алексеев так написал о близкой его сердцу девушке, в фронтовых письмах к которой он делился в том числе и своими первыми поэтическими опытами, в частности, отрывками из поэмы, посвящённой Николаю Сараеву (спасшему М. Алексееву и другим бойцам жизнь ценой собственной жизни, подорвав гранатой немецкую танкетку): “…О том, чтобы послать своё творение в тот же “Советский богатырь” (дивизионную газету. – А.Д.), сделавшийся вроде бы родственным мне, речи быть не могло: он, “Богатырь” тот, прямо-таки напичкан собственными поэтами, куда уж мне до них. Отрывками посылал свою поэму в затерянный где-то в уральских горах небольшой посёлок Ирбит, куда во время эвакуации перебралась из города Сумы одна украинская семья. А с нею – прелестнейшее существо по имени Оля Кондрашенко. Жили мы в уютном и ласковом городке на берегу поэтичнейшей речки Псёл в одном доме. И, конечно же, не могли не подружиться. И не знали, что дружба наша будет очень долгой. А “виною” тому Лёля, Ольга, Ольга Николаевна – она не давала погаснуть этому светильнику нашей прекрасной, светлой дружбы, так и не перешагнувшей порога, за которым было бы уже другое…
12 июля 1982 года получил от Ольги ещё одно письмо, не помню, какое уж по счёту! В “первых строках”, как обычно, сетования, совершенно справедливые:
“Уже давно нет от тебя весточки, ты совершенно не откликаешься на мои послания. В прошлом году исполнилось 40 лет со времени нашей встречи, знакомства; я тебе кое-что высылала к этой дате, а тебя просила выслать мне свой трёхтомник, выпущенный военным издательством в 1981 году, но ты так и не исполнил моей просьбы (теперь, надеюсь, и читатель поймёт, кто из нас надёжнее поддерживал тот светильничек. – М.А.)… Высылаю тебе заказной бандеролью твои стихотворения, которые я оформляла давным-давно, в годы войны, в Ирбите. Может быть, что-либо пригодится в период работы над романом о Сталинградской битве (у меня всё это имеется в твоих письмах, а данные тетради, оформленные так по-детски ещё, но с большой любовью, оставь в твоём архиве, Миша)…”
Нельзя без умиления видеть, с каким трогательным участием и какой действительно любовью исполнено “издание” моей поэмы в одном экземпляре. Впрочем, в тетрадке, обложка которой разрисована волнующими и радующими глаз и сердце цветами, может быть, увиденными девушкой в уральских же горах, помещены и другие мои стихи, написанные позднее уже на других фронтах. В них, как и в “поэме”, озаглавленной “Николай Сараев” (опубликованной в романе “Мой Сталинград”. – А.Д.), собственно поэзии с гулькин нос, ею даже и не пахнет, если говорить честно. И всё-таки при всей их поэтической немощи, они тоже часть моей биографии, в них частица душевного тепла и света, хранившегося в нас, фронтовиках, в условиях невыносимо тяжких, когда до стихов ли было! И несмотря ни на что, рвались они, “пресволочнейшие”, наружу...”
Ну какой же писатель или журналист не захотел бы познакомиться с этими удивительными документами, свидетелями той эпохи?
ПЕРЕДЕЛКИНО
– Михаил Николаевич, какие чувства вы испытали, обнаружив в бандероли свои письма из того, огненного времени?
– Знаете, я просто понял, почему Ольга так не хотела расставаться с этой перепиской, да и расставалась с ней постепенно, как бы неохотно… Она ведь сохранила все письма, посланные мной из самого пекла, из-под Сталинграда. И когда я уже практически закончил роман “Мой Сталинград”, вдруг получаю первую бандероль с письмами… Скорее всего, Ольга подумала, что они могут пропасть бесследно, они ведь имели особую ценность именно для нас двоих, так как, помимо моих фронтовых впечатлений, там были и первые стихи, которые она переписала своим прекрасным почерком в тетрадь, великолепно её оформила, т.е. как бы издала в одном-единственном экземпляре. Вот послушайте одно из стихотворений:
Над фотокарточкой любимой
Я узнал глаза твои, родная,
Этих губ знакомых очертанье.
Эта встреча на переднем крае –
Самое чудесное свиданье.
Я на миг забылся, вспоминая
То, что позабыть не в состоянье…
Ты же знаешь, на переднем крае
Очень редки нежные свиданья.
Я забылся, взор твой синеокий
И твою улыбку вспоминая.
Где-то далеко ты на Востоке,
Я ж иду на Запад, наступая.
Я вхожу в сожжённые селенья…
Всё длинней меж нами расстоянье.
Я иду дорогой наступленья
К нашему грядущему свиданью.
Я написал это стихотворение 29 августа 1944 года уже в Трансильвании…
– Эти стихи были посвящены именно Ольге Кондрашенко или в них есть некий собирательный образ?..
– Нет, эти стихи были посвящены Оле, хотя вы правы, в них, безусловно, присутствовал и собирательный элемент.
С глубоким волнением я перебираю присланные Олей Кондрашенко фронтовые письма Михаила Алексеева – письма огненных судеб, глубоких и искренних чувств…
Свердловская обл., г. Ирбит, ул. Первомайская, д. 23 Оле Кондрашенко
Дорогая Оля!
Сейчас, в самый тяжелый и опасный момент, я получил от тебя письмо. Можешь ли ты представить все волнения души моей в этот час?! Нет, ты не можешь представить. Это может представить человек, находящийся здесь, со мною, под непрерывным обстрелом: с воздуха и земли.
Положение моё, моя дорогая, таково, что вряд ли это письмо дойдёт до тебя. Но если оно всё же и дойдёт, то я боюсь, как бы оно не было последним.
Но не падай духом, подружка моя, я ещё долго намерен грызться с проклятым немцем, буду бить его до последней возможности. Сейчас, пока я пишу, всё гудит вокруг, степь стонет, вздрагивает.
Плачется родная земля!
Хочется крикнуть на всю Русь: товарищ, друг, дорогой человек! Если ты способен держать в руках оружие, если ты можешь взять крепко в руки топор, лопату, вилы, оглоблю, если у тебя, русская женщина, есть в руках мотыга, кочерга, – навались на немца! Он кровожаден. Он пришёл пожрать нас. Немец не хочет работать, он хочет пить чужую кровь.
Бей немца, чем можешь и где только можешь! Бей – ты спасёшь родину, ты не будешь презрен поколением за то, что отдал на поругание вислозадому немцу свою могучую державу.
Если у тебя, советский человек, нет под руками ничего, чем бы мог ты гвоздить немца, то вырви собственное сердце и его, раскалённого лютой ненавистью, брось в ворога…
Оля, дорогая моя девочка! Я очень люблю жизнь и очень хочу жить, и всё-таки я отдам без страха эту жизнь, уже решил её отдать… Я хочу жизнь, именно поэтому я и отдам её.
Потому что не всякой жизнью я хочу жить. Я привык жить в стране, где человек является хозяином своей судьбы.
Но я не хочу жизнь с вечно согбённой спиной, по которой бесцеремонно будет бить немецкий кровожадный ефрейтор.
Нет, такая жизнь мне не нужна, я от неё отказываюсь, она чужда мне.
Лучше тысячу смертей, чем такая жизнь! Немца надо убить и спасти Россию.
Оля, возьми и прочти это письмо русским рабочим. Пусть они услышат голос юноши, отдавшего себя в защиту страны, страны, в которой впервые в многовековой истории восторжествовала мудрость.
Будь счастлива и здорова, Оля!
Не поминай плохим словом и надейся получить от меня не только письмо, но и нежный поцелуй…
Ваш Михаил.
ПЕРЕДЕЛКИНО
– Михаил Николаевич, а вы вели в то время дневник?
– Конечно. Дневников было несколько. Вот смотрите, например, этот дневник я вёл в тетрадке убитого под Сталинградом немецкого офицера. Я даже сравнительно часто делал в нём записи – 5 октября, 8 октября, 9 октября, 12 октября… тогда шли самые тяжёлые бои. Знаете, я даже пытался писать какую-то любовную повесть. Это под Сталинградом!.. Хотя любовь и подвиг всегда идут рядом. Ведь подвиг всегда совершается во имя истинного чувства, истинной любви – к девушке, к женщине, к дочери, к матери… к Родине!
– Михаил Николаевич, на конверте вашего письма, в обратном адресе, вы пишете – политрук М. Алексеев. Вы получили военно-политическое образование?
– В 1940 году, в Иркутске, перед тем как демобилизоваться, меня послали на двухмесячные курсы младших политруков. Мне это было несложно, т.к. я призывался из педагогического училища, т.е. был достаточно грамотным.
Войну я встретил в Сумах, куда приехал по приглашению брата, офицера местного артиллерийского училища. Здесь я и познакомился с Ольгой. В общем, мне сразу выдали форму, навесили звёзды… Из находившихся в Сумах трёх военных училищ – двух артиллерийских (переведённого из Харькова и местного) и пехотного – сформировали отряд специального назначения. И уже через несколько дней, после речи Сталина 3 июля, я принял своё первое боевое крещение. Был тяжело контужен на реке Псёл (защищая со своей артиллерийской батареей переправу). Очнулся в Харьковском госпитале, абсолютно глухой, только гул в ушах. Правое ухо через некоторое время отошло. А левое не восстановилось, но я это от врачей скрыл… Попросился снова на фронт, но сначала попал в своё артиллерийское училище, которое эвакуировали в г. Чирчик под Ташкент… Однако после моих настоятельных просьб всё-таки был направлен во вновь формируемую под Акмолинском 29-ю стрелковую дивизию (64-й армии), где и был назначен политруком миномётной роты…
А в июле 1942-го я уже оказался под Сталинградом…
Посмотрите, как аккуратно переписала Оля в тетрадку заметку обо мне из газеты…
В трогательно разрисованной полевыми цветами тетрадке каллиграфическим почерком Оли Кондрашенко переписана заметка из дивизионной газеты “Советский богатырь” от 11 сентября 1942 года, где в рубрике “Наши герои” о Михаиле Алексееве было опубликовано следующее:
Ему двадцать четыре года, но он уже прошёл тяжёлые испытания войны на стойкость, смелость, преданность своей родине. Первое боевое крещение он получил в 1939 году в операциях у реки Халхин-Гол. Был ранен. С августа 1941 года стал драться с немецкими оккупантами на фронтах Великой Отечественной войны.
С первых же дней вступления нашей части в бой Михаил Алексеев, будучи политруком миномётного подразделения, всегда служил образцом для бойцов, личным примером воспитывая в них презрение к смерти, отвагу, ненависть к врагам родины.
В его подразделении выросли такие герои, как Николай Сараев и Николай Фокин, которые, презирая смерть, встретившись с немецкими танками, погибли сами, но не пропустили танки врага, подорвав их гранатами. Кому в нашей части не известны имена этих двух благороднейших и храбрых воинов русской земли!
Во время боёв Михаил Алексеев всегда бывает впереди, увлекая за собой бойцов. Однажды большая группа румын просочилась в тыл нашей обороны. Сложилась серьёзная обстановка. Выправить положение вызвался Алексеев. Он взял взвод миномётчиков и повёл бой с просочившейся группой румын. Превосходящий по численности враг был рассеян и частью уничтожен, а создавшаяся угроза ликвидирована.
В бою у пункта Н. Алексеев со своим подразделением трижды отбил атаки противника, уничтожив около 300 фашистов, не отступив при этом ни на шаг и не имея потерь. Меткой стрельбой его миномётчики не раз громили гитлеровцев. Только в одном бою они уничтожили более 500 солдат и офицеров противника, 3 автомашины с грузами, минбатарею и другие мелкие цели.
Сам тов. Алексеев имеет на лицевом счету 15 истреблённых немцев.
Переведённый из своего подразделения на более ответственную работу, старший лейтенант Михаил Алексеев по-прежнему самоотверженно выполняет возложенные на него обязанности.
За боевые заслуги в деле борьбы с чёрными силами фашизма он представлен к правительственной награде.
В. Степной.
– Вот видите, какой я совершенно древний человек – 1939 год, Халхин-Гол, а потом Сталинград, Курская дуга, форсирование Днепра, боевые действия за границей…
Курган
Вся ночь – подготовка к делу,
Приказ боевой им дан:
С рассветом атакой смелой
Отбить у врага курган.
Шли к цели они единой.
Навстречу – разрывов вал…
Смертельно раненный миной,
Их командир упал.
Бойцы – ребята лихие!
Рванула вперёд их месть,
Как будто сама Россия
Вот этот курган и есть.
В сердце простом солдата
Жил каждый его наказ.
И взяли курган ребята –
Выполнен был приказ.
15 декабря 1943 года
* * *
17января 1943 года
Запомни, дорогая Оля, этот день!
Числа 20 января радио известит вас о великих успехах наших войск. Борьба на нашем участке фронта достигла кульминационного пункта.
Враг здесь будет на днях повержен!
Пишу я тебе письмо в суровый мороз на дороге нашего наступления. Возможно, у меня будет когда-нибудь время описать тебе эти героические дни.
Вот сейчас, мимо меня, партию за партией гонят пленных немцев. Это – ходячая смерть. Возмущённая Россия мстит!
А по полю, куда ни глянь – всюду трупы, трупы врага… и невольно вспоминаются слова известной пушкинской поэмы:
“О, поле, поле!
Кто тебя усеял
мёртвыми костями?..”
Трудна и тяжка наша борьба: она требует невероятных моральных и физических усилий человека. Но зато и величественна эта борьба.
Да, Оля, это точно – защитники Сталинграда творят чудеса.
Мы ведём здесь поистине уничтожающую, истребительную войну. Мы жестоко мстим немцам за лето 1942 года.
Разрушенный Сталинград воспрянул и тысячами хоронит немцев в своих холодных приволжских степях.
Оля, сейчас мы непрерывно движемся вперёд. Мне даже нет возможности получить на ППС твои письма, а их, наверное, уже накопилось много.
Иногда, Оля, приходится переносить нечеловеческие трудности. Ты только представь себе: с 14 июля 1942 года мне ни разу не пришлось отдохнуть в какой-либо хате: всё окопы да блиндажи… И всё-таки осознание благородной борьбы вливает новые силы, способные перебороть все невзгоды.
Ты, Оля, конечно, замечаешь безобразие в моём почерке и содержании написанного – прошу прощения: руки коченеют. Подумать нет времени. Пишу всё, что немедленно приходит в голову.
Пишу тебе это письмо на немецкой бумаге и высылаю в немецком конверте. Можешь не беспокоиться: она была упакована, и лапа немецкого солдата не прикасалась к ней.
Пиши мне по адресу: 1704 ППС, часть 21. Алексееву М.Н.
До свиданья, моя голубка!
Будь здорова и счастлива…
Алексей шлёт вам всем большой привет. Он жив, здоров, бьёт немцев.
С приветом, твой М. Алексеев.
А вот фрагмент ещё одного фронтового письма, присланного Ольге Кондрашенко:
…Ты спрашиваешь, почему я первое время не разрешал тебе читать мои сочинения. Во-первых, потому, что они не были закончены; и, во-вторых, потому, что они были не отделаны и не отшлифованы, что в них можно найти много мест антихудожественных, что я и думал устранить.
Сейчас я пишу едкие статьи на немецких фрицев, стараясь наносить нашим злейшим врагам удары различными видами оружия.
Если буду жив, то постараюсь написать книгу, в которой воплотилась бы грандиозная значимость настоящих событий…
И действительно, роман “Мой Сталинград” Михаила Алексеева воистину стал памятником мужеству и стойкости наших воинов.
Ещё много живых свидетельств той героической поры хранит личный архив писателя Михаила Николаевича Алексеева, а также другие присланные Ольгой Кондрашенко письма, с которыми, я надеюсь, читатель встретится очень скоро.
Александр ДОРИН
© "Литературная газета", 2003
Михаил Николаевич Алексеев (6 мая 1918, село Монастырское, Саратовская губерния — 19 мая 2007, Москва) — русский советский писатель. Герой Социалистического Труда (1978). Лауреат Государственной премии СССР (1976). Член ВКП(б) с 1942 года.
После школы-семилетки окончил педагогический техникум, в 1938—1955 годах служил в Красной и Советской Армии солдатом, затем офицером, был военным корреспондентом, а в 1950—1955 годах — редактором военного издательства. Полковник запаса. Член СП СССР с 1951 года. Алексеев с 1965 года входит в секретариат правления СП РСФСР, с 1967 года — в правление СП СССР, а с 1990 года — СП РСФСР. В 1968 году он стал главным редактором журнала «Москва». В 1957 году окончил Высшие литературные курсы СП СССР. Михаил Алексеев писал книги о Великой Отечественной войне, о прошлом и настоящем российского села. По мнению немецкого слависта В. Казака, роман Михаила Алексеева «Вишнёвый омут» «отмечен ясной политической идеей: безрадостная жизнь деревни до революции сменяется послереволюционным расцветом, связанным с уничтожением „кулачества“ и коллективизацией». В то же время Николай Асеев дал ему высокую оценку.
В романе «Ивушка неплакучая» (1970—1974) изображена жизнь во время войны.
По роману «Вишнёвый омут» был создан одноимённый кинофильм, по повести «Хлеб — имя существительное» — фильм «Журавушка».
М. Н. Алексеев умер 19 мая 2007 года. Похоронен на Переделкинском кладбище.
Знал ли тогда, в 1942–1943 годах, в огне Сталинградской битвы, политрук Михаил Алексеев, что пройдёт совсем немного времени и произведения писателя Михаила Николаевича Алексеева – повести и романы “Солдаты”, “Пути-дороги”, “Наследники”, “Вишнёвый омут”, “Хлеб – имя существительное”, “Карюха”, “Ивушка неплакучая”, “Мишкино детство”, “Драчуны”, “Мой Сталинград” и другие – поставят его имя в один ряд с крупнейшими советскими русскими писателями ХХ века…
И мог ли предположить Герой Социалистического Труда, лауреат Государственных и литературных премий писатель М.Н. Алексеев, что через десятки лет после окончания великой битвы свершится чудо и его величество Время предоставит ему возможность вернуться в те суровые военные годы, к истокам его “писательской биографии”…
И чудо это – Оля Кондрашенко, девушка, с которой ещё с довоенных времён Михаила Алексеева связала глубокая, искренняя и сердечная дружба, которая так и не вышла за рамки, предначертанные судьбой…
Спустя многие десятилетия Ольга Николаевна Кондрашенко вернула писателю бережно ею сохранённые его фронтовые письма и тетради, в которые она заботливо переписала стихи, содержащиеся в письмах…
В романе “Мой Сталинград” Михаил Алексеев так написал о близкой его сердцу девушке, в фронтовых письмах к которой он делился в том числе и своими первыми поэтическими опытами, в частности, отрывками из поэмы, посвящённой Николаю Сараеву (спасшему М. Алексееву и другим бойцам жизнь ценой собственной жизни, подорвав гранатой немецкую танкетку): “…О том, чтобы послать своё творение в тот же “Советский богатырь” (дивизионную газету. – А.Д.), сделавшийся вроде бы родственным мне, речи быть не могло: он, “Богатырь” тот, прямо-таки напичкан собственными поэтами, куда уж мне до них. Отрывками посылал свою поэму в затерянный где-то в уральских горах небольшой посёлок Ирбит, куда во время эвакуации перебралась из города Сумы одна украинская семья. А с нею – прелестнейшее существо по имени Оля Кондрашенко. Жили мы в уютном и ласковом городке на берегу поэтичнейшей речки Псёл в одном доме. И, конечно же, не могли не подружиться. И не знали, что дружба наша будет очень долгой. А “виною” тому Лёля, Ольга, Ольга Николаевна – она не давала погаснуть этому светильнику нашей прекрасной, светлой дружбы, так и не перешагнувшей порога, за которым было бы уже другое…
12 июля 1982 года получил от Ольги ещё одно письмо, не помню, какое уж по счёту! В “первых строках”, как обычно, сетования, совершенно справедливые:
“Уже давно нет от тебя весточки, ты совершенно не откликаешься на мои послания. В прошлом году исполнилось 40 лет со времени нашей встречи, знакомства; я тебе кое-что высылала к этой дате, а тебя просила выслать мне свой трёхтомник, выпущенный военным издательством в 1981 году, но ты так и не исполнил моей просьбы (теперь, надеюсь, и читатель поймёт, кто из нас надёжнее поддерживал тот светильничек. – М.А.)… Высылаю тебе заказной бандеролью твои стихотворения, которые я оформляла давным-давно, в годы войны, в Ирбите. Может быть, что-либо пригодится в период работы над романом о Сталинградской битве (у меня всё это имеется в твоих письмах, а данные тетради, оформленные так по-детски ещё, но с большой любовью, оставь в твоём архиве, Миша)…”
Нельзя без умиления видеть, с каким трогательным участием и какой действительно любовью исполнено “издание” моей поэмы в одном экземпляре. Впрочем, в тетрадке, обложка которой разрисована волнующими и радующими глаз и сердце цветами, может быть, увиденными девушкой в уральских же горах, помещены и другие мои стихи, написанные позднее уже на других фронтах. В них, как и в “поэме”, озаглавленной “Николай Сараев” (опубликованной в романе “Мой Сталинград”. – А.Д.), собственно поэзии с гулькин нос, ею даже и не пахнет, если говорить честно. И всё-таки при всей их поэтической немощи, они тоже часть моей биографии, в них частица душевного тепла и света, хранившегося в нас, фронтовиках, в условиях невыносимо тяжких, когда до стихов ли было! И несмотря ни на что, рвались они, “пресволочнейшие”, наружу...”
Ну какой же писатель или журналист не захотел бы познакомиться с этими удивительными документами, свидетелями той эпохи?
ПЕРЕДЕЛКИНО
– Михаил Николаевич, какие чувства вы испытали, обнаружив в бандероли свои письма из того, огненного времени?
– Знаете, я просто понял, почему Ольга так не хотела расставаться с этой перепиской, да и расставалась с ней постепенно, как бы неохотно… Она ведь сохранила все письма, посланные мной из самого пекла, из-под Сталинграда. И когда я уже практически закончил роман “Мой Сталинград”, вдруг получаю первую бандероль с письмами… Скорее всего, Ольга подумала, что они могут пропасть бесследно, они ведь имели особую ценность именно для нас двоих, так как, помимо моих фронтовых впечатлений, там были и первые стихи, которые она переписала своим прекрасным почерком в тетрадь, великолепно её оформила, т.е. как бы издала в одном-единственном экземпляре. Вот послушайте одно из стихотворений:
Над фотокарточкой любимой
Я узнал глаза твои, родная,
Этих губ знакомых очертанье.
Эта встреча на переднем крае –
Самое чудесное свиданье.
Я на миг забылся, вспоминая
То, что позабыть не в состоянье…
Ты же знаешь, на переднем крае
Очень редки нежные свиданья.
Я забылся, взор твой синеокий
И твою улыбку вспоминая.
Где-то далеко ты на Востоке,
Я ж иду на Запад, наступая.
Я вхожу в сожжённые селенья…
Всё длинней меж нами расстоянье.
Я иду дорогой наступленья
К нашему грядущему свиданью.
Я написал это стихотворение 29 августа 1944 года уже в Трансильвании…
– Эти стихи были посвящены именно Ольге Кондрашенко или в них есть некий собирательный образ?..
– Нет, эти стихи были посвящены Оле, хотя вы правы, в них, безусловно, присутствовал и собирательный элемент.
С глубоким волнением я перебираю присланные Олей Кондрашенко фронтовые письма Михаила Алексеева – письма огненных судеб, глубоких и искренних чувств…
Свердловская обл., г. Ирбит, ул. Первомайская, д. 23 Оле Кондрашенко
Дорогая Оля!
Сейчас, в самый тяжелый и опасный момент, я получил от тебя письмо. Можешь ли ты представить все волнения души моей в этот час?! Нет, ты не можешь представить. Это может представить человек, находящийся здесь, со мною, под непрерывным обстрелом: с воздуха и земли.
Положение моё, моя дорогая, таково, что вряд ли это письмо дойдёт до тебя. Но если оно всё же и дойдёт, то я боюсь, как бы оно не было последним.
Но не падай духом, подружка моя, я ещё долго намерен грызться с проклятым немцем, буду бить его до последней возможности. Сейчас, пока я пишу, всё гудит вокруг, степь стонет, вздрагивает.
Плачется родная земля!
Хочется крикнуть на всю Русь: товарищ, друг, дорогой человек! Если ты способен держать в руках оружие, если ты можешь взять крепко в руки топор, лопату, вилы, оглоблю, если у тебя, русская женщина, есть в руках мотыга, кочерга, – навались на немца! Он кровожаден. Он пришёл пожрать нас. Немец не хочет работать, он хочет пить чужую кровь.
Бей немца, чем можешь и где только можешь! Бей – ты спасёшь родину, ты не будешь презрен поколением за то, что отдал на поругание вислозадому немцу свою могучую державу.
Если у тебя, советский человек, нет под руками ничего, чем бы мог ты гвоздить немца, то вырви собственное сердце и его, раскалённого лютой ненавистью, брось в ворога…
Оля, дорогая моя девочка! Я очень люблю жизнь и очень хочу жить, и всё-таки я отдам без страха эту жизнь, уже решил её отдать… Я хочу жизнь, именно поэтому я и отдам её.
Потому что не всякой жизнью я хочу жить. Я привык жить в стране, где человек является хозяином своей судьбы.
Но я не хочу жизнь с вечно согбённой спиной, по которой бесцеремонно будет бить немецкий кровожадный ефрейтор.
Нет, такая жизнь мне не нужна, я от неё отказываюсь, она чужда мне.
Лучше тысячу смертей, чем такая жизнь! Немца надо убить и спасти Россию.
Оля, возьми и прочти это письмо русским рабочим. Пусть они услышат голос юноши, отдавшего себя в защиту страны, страны, в которой впервые в многовековой истории восторжествовала мудрость.
Будь счастлива и здорова, Оля!
Не поминай плохим словом и надейся получить от меня не только письмо, но и нежный поцелуй…
Ваш Михаил.
ПЕРЕДЕЛКИНО
– Михаил Николаевич, а вы вели в то время дневник?
– Конечно. Дневников было несколько. Вот смотрите, например, этот дневник я вёл в тетрадке убитого под Сталинградом немецкого офицера. Я даже сравнительно часто делал в нём записи – 5 октября, 8 октября, 9 октября, 12 октября… тогда шли самые тяжёлые бои. Знаете, я даже пытался писать какую-то любовную повесть. Это под Сталинградом!.. Хотя любовь и подвиг всегда идут рядом. Ведь подвиг всегда совершается во имя истинного чувства, истинной любви – к девушке, к женщине, к дочери, к матери… к Родине!
– Михаил Николаевич, на конверте вашего письма, в обратном адресе, вы пишете – политрук М. Алексеев. Вы получили военно-политическое образование?
– В 1940 году, в Иркутске, перед тем как демобилизоваться, меня послали на двухмесячные курсы младших политруков. Мне это было несложно, т.к. я призывался из педагогического училища, т.е. был достаточно грамотным.
Войну я встретил в Сумах, куда приехал по приглашению брата, офицера местного артиллерийского училища. Здесь я и познакомился с Ольгой. В общем, мне сразу выдали форму, навесили звёзды… Из находившихся в Сумах трёх военных училищ – двух артиллерийских (переведённого из Харькова и местного) и пехотного – сформировали отряд специального назначения. И уже через несколько дней, после речи Сталина 3 июля, я принял своё первое боевое крещение. Был тяжело контужен на реке Псёл (защищая со своей артиллерийской батареей переправу). Очнулся в Харьковском госпитале, абсолютно глухой, только гул в ушах. Правое ухо через некоторое время отошло. А левое не восстановилось, но я это от врачей скрыл… Попросился снова на фронт, но сначала попал в своё артиллерийское училище, которое эвакуировали в г. Чирчик под Ташкент… Однако после моих настоятельных просьб всё-таки был направлен во вновь формируемую под Акмолинском 29-ю стрелковую дивизию (64-й армии), где и был назначен политруком миномётной роты…
А в июле 1942-го я уже оказался под Сталинградом…
Посмотрите, как аккуратно переписала Оля в тетрадку заметку обо мне из газеты…
В трогательно разрисованной полевыми цветами тетрадке каллиграфическим почерком Оли Кондрашенко переписана заметка из дивизионной газеты “Советский богатырь” от 11 сентября 1942 года, где в рубрике “Наши герои” о Михаиле Алексееве было опубликовано следующее:
Ему двадцать четыре года, но он уже прошёл тяжёлые испытания войны на стойкость, смелость, преданность своей родине. Первое боевое крещение он получил в 1939 году в операциях у реки Халхин-Гол. Был ранен. С августа 1941 года стал драться с немецкими оккупантами на фронтах Великой Отечественной войны.
С первых же дней вступления нашей части в бой Михаил Алексеев, будучи политруком миномётного подразделения, всегда служил образцом для бойцов, личным примером воспитывая в них презрение к смерти, отвагу, ненависть к врагам родины.
В его подразделении выросли такие герои, как Николай Сараев и Николай Фокин, которые, презирая смерть, встретившись с немецкими танками, погибли сами, но не пропустили танки врага, подорвав их гранатами. Кому в нашей части не известны имена этих двух благороднейших и храбрых воинов русской земли!
Во время боёв Михаил Алексеев всегда бывает впереди, увлекая за собой бойцов. Однажды большая группа румын просочилась в тыл нашей обороны. Сложилась серьёзная обстановка. Выправить положение вызвался Алексеев. Он взял взвод миномётчиков и повёл бой с просочившейся группой румын. Превосходящий по численности враг был рассеян и частью уничтожен, а создавшаяся угроза ликвидирована.
В бою у пункта Н. Алексеев со своим подразделением трижды отбил атаки противника, уничтожив около 300 фашистов, не отступив при этом ни на шаг и не имея потерь. Меткой стрельбой его миномётчики не раз громили гитлеровцев. Только в одном бою они уничтожили более 500 солдат и офицеров противника, 3 автомашины с грузами, минбатарею и другие мелкие цели.
Сам тов. Алексеев имеет на лицевом счету 15 истреблённых немцев.
Переведённый из своего подразделения на более ответственную работу, старший лейтенант Михаил Алексеев по-прежнему самоотверженно выполняет возложенные на него обязанности.
За боевые заслуги в деле борьбы с чёрными силами фашизма он представлен к правительственной награде.
В. Степной.
– Вот видите, какой я совершенно древний человек – 1939 год, Халхин-Гол, а потом Сталинград, Курская дуга, форсирование Днепра, боевые действия за границей…
Курган
Вся ночь – подготовка к делу,
Приказ боевой им дан:
С рассветом атакой смелой
Отбить у врага курган.
Шли к цели они единой.
Навстречу – разрывов вал…
Смертельно раненный миной,
Их командир упал.
Бойцы – ребята лихие!
Рванула вперёд их месть,
Как будто сама Россия
Вот этот курган и есть.
В сердце простом солдата
Жил каждый его наказ.
И взяли курган ребята –
Выполнен был приказ.
15 декабря 1943 года
* * *
17января 1943 года
Запомни, дорогая Оля, этот день!
Числа 20 января радио известит вас о великих успехах наших войск. Борьба на нашем участке фронта достигла кульминационного пункта.
Враг здесь будет на днях повержен!
Пишу я тебе письмо в суровый мороз на дороге нашего наступления. Возможно, у меня будет когда-нибудь время описать тебе эти героические дни.
Вот сейчас, мимо меня, партию за партией гонят пленных немцев. Это – ходячая смерть. Возмущённая Россия мстит!
А по полю, куда ни глянь – всюду трупы, трупы врага… и невольно вспоминаются слова известной пушкинской поэмы:
“О, поле, поле!
Кто тебя усеял
мёртвыми костями?..”
Трудна и тяжка наша борьба: она требует невероятных моральных и физических усилий человека. Но зато и величественна эта борьба.
Да, Оля, это точно – защитники Сталинграда творят чудеса.
Мы ведём здесь поистине уничтожающую, истребительную войну. Мы жестоко мстим немцам за лето 1942 года.
Разрушенный Сталинград воспрянул и тысячами хоронит немцев в своих холодных приволжских степях.
Оля, сейчас мы непрерывно движемся вперёд. Мне даже нет возможности получить на ППС твои письма, а их, наверное, уже накопилось много.
Иногда, Оля, приходится переносить нечеловеческие трудности. Ты только представь себе: с 14 июля 1942 года мне ни разу не пришлось отдохнуть в какой-либо хате: всё окопы да блиндажи… И всё-таки осознание благородной борьбы вливает новые силы, способные перебороть все невзгоды.
Ты, Оля, конечно, замечаешь безобразие в моём почерке и содержании написанного – прошу прощения: руки коченеют. Подумать нет времени. Пишу всё, что немедленно приходит в голову.
Пишу тебе это письмо на немецкой бумаге и высылаю в немецком конверте. Можешь не беспокоиться: она была упакована, и лапа немецкого солдата не прикасалась к ней.
Пиши мне по адресу: 1704 ППС, часть 21. Алексееву М.Н.
До свиданья, моя голубка!
Будь здорова и счастлива…
Алексей шлёт вам всем большой привет. Он жив, здоров, бьёт немцев.
С приветом, твой М. Алексеев.
А вот фрагмент ещё одного фронтового письма, присланного Ольге Кондрашенко:
…Ты спрашиваешь, почему я первое время не разрешал тебе читать мои сочинения. Во-первых, потому, что они не были закончены; и, во-вторых, потому, что они были не отделаны и не отшлифованы, что в них можно найти много мест антихудожественных, что я и думал устранить.
Сейчас я пишу едкие статьи на немецких фрицев, стараясь наносить нашим злейшим врагам удары различными видами оружия.
Если буду жив, то постараюсь написать книгу, в которой воплотилась бы грандиозная значимость настоящих событий…
И действительно, роман “Мой Сталинград” Михаила Алексеева воистину стал памятником мужеству и стойкости наших воинов.
Ещё много живых свидетельств той героической поры хранит личный архив писателя Михаила Николаевича Алексеева, а также другие присланные Ольгой Кондрашенко письма, с которыми, я надеюсь, читатель встретится очень скоро.
Александр ДОРИН
© "Литературная газета", 2003
Культурное наследие 