Пашкова М. Война многоликая

Пашкова М. Война многоликая
Ирбитский государственный музей изобразительных искусств не мог не откликнуться на знаменательное событие в истории нашей страны - 70-летие Победы в Великой Отечественной войне и представил выставку из своей коллекции, сформированную из произведений отечественной живописи и графики разных десятилетий, в том числе из работ уральских художников.

ВОЙНА МНОГОЛИКАЯ
Тема Великой Отечественной войны не обошла творчество многих советских художников, как, впрочем, и сама война не миновала их судьбы. Среди авторов работ, представленных на нашей выставке, тоже немало бывших фронтовиков.
Добровольцем, прервав учебу в Свердловском художественном училище, ушел на фронт Иван Наумович Нестеров. На выставке его «Портрет ветерана Великой Отечественной войны А.Н. Давыденко» (1980) и две сюжетные композиции. Застыл с автоматом на груди солдат посреди зимней разрушенной деревни, на пепелище родного дома, где безмолвной болью осталась стоять лишь одинокая печь («У родного очага», 1983). В «Вести с фронта» (1984) запечатлена встреча, которой во время войны в каждом доме ожидали с нетерпением и страхом – принесет ли почтальон солдатское письмо-треугольник или страшную похоронку, что перечеркнет вмиг чьи-то надежды. Красивая живопись со сдержанным звучанием естественных природных красок, внимание ко множеству деталей помогают автору создать образы эмоциональные и запоминающиеся.
С 1942 года был на фронте Геннадий Фролович Серебренников, лишь после демобилизации в 1948 году он смог учиться живописи в Свердловском и Саратовском художественных училищах, а затем в Московском высшем художественно-промышленном училище. На нашей выставке его ранняя композиция 1957 года «Ленинградка Таня - блокадница», в многоцветной живописи которой сквозит надежда на счастливый исход ленинградского лихолетья. Автор не называет фамилии своей героини, но ее имя невольно вызывает ассоциации с девочкой Таней Савичевой и ее легендарным блокадным дневником…. Тема войны оставалась близкой Серебренникову и в 70 лет, и в более преклонном возрасте, потому что была она для него личной и выстраданной. «Из этого дома уходили на фронт Фрол Николаевич и три его сына, один погиб, два инвалида, один попал в плен» - эта надпись на обороте полотна «День Победы» автобиографична, ведь один из сыновей – сам художник, а звездочки на деревянном срубе избы напоминают всем мимо проходящим, скольких своих обитателей проводил дом на фронт.
Седой человек у подножия монументальной скульптуры «Родина-мать» в Волгограде («На Мамаевом кургане. Вот тут был мой окоп». 1995) - это тоже автор. Здесь он в составе учебного батальона, сформированного из курсантов Черкасского пехотного училища, участвовал в разгроме сталинградской группировки немцев, здесь был ранен. И вновь посетил памятные места в год 50-летия Победы, отразив впечатления от поездки в этой композиции.
Познал фронтовую жизнь самодеятельный ирбитский художник Анатолий Андрианович Стихин, представленный на выставке портретом Василия Фомича Петрова – участника Гражданской и Великой Отечественной войн. Автор тщательно воспроизводит черты лица своего уже немолодого земляка, изображенного в одежде защитного цвета и форменной фуражке. Заслуги обоих - художника и героя его портрета – были отмечены городом, присвоившим им звания своих почетных граждан.
Иван Яковлевич Рылов - тоже художник-любитель. Неизвестно, был ли он участником Великой Отечественной, но свое неравнодушное отношение к ней выразил с помощью кисти. Автор старательно, пусть и непрофессионально, но с чувством, воспроизводит и сцену боя против фашистских танков («За нами Родина»), и сцену прощания матери и уходящего на фронт сына на мокрой улице города, под хмурым небом («До свидания, мама, не горюй»), и момент долгожданного возвращения к родному очагу считавшегося пропавшим без вести солдата («Без вести пропавший»). Это все сюжеты из военных лет, которые жизнь тысячекратно повторяла и повторяла.
Переходим к разделу графики, в котором представлены работы художников разных поколений и разных художественных школ, прежде всего ленинградской, московской, уральской.
Во время войны московский художник Виктор Сергеевич Бибиков создает серию батальных гравюр, а также линогравюры с изображением Москвы этого периода. Из этого цикла наши «Бой за московское небо»
(1943) - сцена воздушного сражения в перекрестье лучей прожекторов над Арбатом и сюжетная композиция «Строительство укреплений» (1943), где в метельном пространстве, смешавшем небо и землю, изображены мужчины и женщины, самоотверженно укладывающие мешки в защитные баррикады и устанавливающие противотанковые ежи.
Еще школьником ушел на фронт Борис Васильев, а спустя годы стал автором пронзительных повестей о войне, таких как «В списках не значился», «Завтра была война», «А зори здесь тихие». Светлана Алексиевич в 1985 году написала откровенную, полную чужой боли и памяти книгу-исповедь, впервые показав войну глазами женщины. В творчестве Васильева тема «женщина и война», только облеченная в форму повести, появилась еще раньше – в 1969 году.
Уральский художник Валентин Васильев, тоже участник Великой Отечественной, создает в 1981 году серию акварельных иллюстраций к этой повести. Тихие сцены «Старшина Васков», «Женский батальон», «Соня Гурвич. Стихи» сменяются драматическими картинами бесстрашного поступка красавицы Жени («Комелькова отвлекает фашистов») и бессмысленно и жестоко прерванной жизни девочки-подростка, в страхе метнувшейся под вражеские пули («Галя Четвертак»). Черные акварели - словно черно-белые кадры несуществующей фотохроники «боев местного значения».
Учебу Виталия Давыдова в Московском художественном институте им В.И. Сурикова прервал уход на фронт. «На подступах к Одессе. 1944 г.» - название его панорамной литографии 1970 года. Вязнут в грязи колеса подвод и орудий, переправляющихся под низко опустившимся небом по узкой косе залива. Это тоже будни войны.
Московский художник Иван Бруни в автолитографии 1979 года «Смерть товарища» из серии «В пехотной разведке» запечатлел сцену молчаливого прощания товарищей с погибшим молодым разведчиком. В определенной степени эта работа автобиографична, ведь в годы войны автор сам служил в разведке.
Герой линогравюры художницы из Грузии Веры Белецкой – снайпер, поджидающий врага в горах.
О минутах отдыха во фронтовой жизни рассказывает в листах из серии «Морская пехота», исполненных акварелью и пастелью, известный ивановский художник Евгений Грибов. Композиция «Теплая печка» безлюдна, лишь сушатся выстроившиеся вокруг раскаленной круглой печки пары обуви, стоят на ней жестяные кружки да лежат на столике солдатские письма.… Этой композиции присущи характерные черты графики Грибова - лаконичность и емкость образов, необычность ракурсов.
Прощание и томительное бесприютное ожидание на вокзале, картины страшной разрухи, представавшие перед советскими солдатами при освобождении городов и сел, страшное концлагерное существование – это темы гравюр уральского художника Владимира Петрова.
Великая Отечественная война предстает на нашей выставке во всей своей многоликости.

Я ГОВОРЮ С ТОБОЙ ИЗ ЛЕНИНГРАДА…...
Но отдельной страницей изобразительной летописи Великой Отечественной войны стал блокадный Ленинград. И тема эта в изобразительном искусстве перекликается с пронзительной поэзией Ольги Берггольц, русской душой российской немки, которую называли «музой блокадного Ленинграда», еще в августе 1941 года написавшей: «Я говорю с тобой из Ленинграда, страна моя, печальная страна…». Все 900 дней провела она в блокадном городе, выразив в стихах всенародную боль и страдание, печаль и память о погибших.
На выставке несколько графических работ известных ленинградских мастеров Соломона Юдовина, Сергея Мочалова, Анатолия Каплана – авторов графических серий, созданных по мотивам впечатлений и событий, свидетелями которых они были сами, оставаясь страшные месяцы в осадном городе.

Скрипят, скрипят по Невскому полозья.
На детских санках, узеньких, смешных,
в кастрюльках воду голубую возят,
Дрова и скарб, умерших и больных

- с этими строками Берггольц перекликается ксилография Мочалова «Ленинград. 1942. За водой».
Первые победные салюты, постепенно оживающий после осады многострадальный город - это тоже сюжеты наших графических листов из блокадных серий. Анатолий Каплан застал самое страшное время блокады, а в 1944-м, вернувшись из эвакуации с Урала, стал свидетелем, отобразившим в своих литографиях.

Медленное, но столь долгожданное восстановление города, о котором с такой проникновенной надеждой еще в 1942 году писала Ольга Берггольц:

Наступит день, и, радуясь, спеша,
Еще печальных не убрав развалин,
Мы будем так наш город украшать,
Как люди никогда не украшали.

И еще раз обратимся к Ольге Берггольц, теперь уже через иллюстрации к ее стихам. В 1974 году ленинградский художник Виталий Тамбовцев, который во время войны был еще ребенком, выполняет ряд графических листов по темам стихотворений поэтессы, в том числе автолитографии к сборнику стихов «Лирика». Четыре из них, связанные с темой войны, в нашей экспозиции. Но в сборнике, вышедшем в том же году в московском издательстве «Детская литература», воспроизведены линеарные рисунки автора, уступающие не вошедшим в сборник красивым фактурным литографиям, какие хранятся в Ирбитском ГМИИ. Более того, наши литографские композиции отличаются от рисуночных иллюстраций и большей композиционной наполненностью.

 В стихотворении 1970 года «Анна Ахматова в 1941 году в Ленинграде» Ольга Берггольц описывает сцену дежурства Ахматовой «у Фонтанного дома», в «бессмертную белую ночь»:

На левом бедре ее
тяжелеет, обвиснув, противогаз,
а по правую руку, как всегда, налегке,
в покрывале одном,
приоткинутом
над сиянием глаз,
гостья милая – Муза
с легкой дудочкою в руке.

Почти эфемерный светлый образ юной музы в ночи, на фоне разрушенных городских стен, зияющих пустыми проемами окон, – знак нежности, надежды и беспримерной духовной силы страдающего города и его героических обитателей.

Следующая автолитография Тамбовцева - к стихотворению «Февральский дневник 1942 года».

Но мы стояли на высоких крышах
С закинутою к небу головой,
Не покидали хрупких наших вышек,
Лопату сжав немеющей рукой, -
это строки Берггольц о «простом труженике ПВО», об участниках противовоздушной обороны, в которых в моменты необходимости превращался почти каждый ленинградец. На нашем литографском листе, в отличие от книжного рисунка, над крышами ленинградских домов с фигурками людей присутствует изображение Славы, венчающей подвиг гражданских защитников города:

…И, крылья мечевидные расправив,
над нами встанет бронзовая слава,
держа венок в обугленных руках.

И ЭТО ВСЕ В МЕНЯ ЗАПАЛО…
Из живописных и графических работ на выставке сформировалась небольшая портретная галерея участников Великой Отечественной войны. В графике ее открывает «Портрет К.Е. Ворошилова» в исполнении художника Юрия Анненского, с 1924 года покинувшего Россию и жившего во Франции. Портрет выполнен в 1926 году, в редкой технике фотолитографии и изображает 45-летнего легендарного героя Гражданской войны, одного из первых маршалов Советского Союза, военный талант которого проявился и во время Великой Отечественной.
Несколько портретов известных отечественных деятелей культуры – участников войны входят в серию «Последние люди империи» московского художника Бориса Жутовского. Выполнены они в 1970-1990-х годах черным карандашом.
Пропагандистом и переводчиком служил на войне Лев Копелев - литературовед, критик, диссидент и правозащитник, ставший прототипом Рубина в книге А. Солженицына «В круге первом».
В июне 1941 года добровольцем ушел на фронт Зиновий Гердт, будущий народный артист СССР, фильмы с участием которого, как и его уникальный закадровый голос хорошо знакомы людям старшего поколения. Начальник инженерной службы гвардейской стрелковой дивизии в феврале 1943-го на подступах к Харькову при разминировании минных полей был тяжело ранен в ногу. После одиннадцати сложных операций ногу чудом удалось сохранить, но хромота осталась на всю жизнь…

Как это было! Как совпало –
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось…
- так писал о себе и своих сверстниках поэт фронтового поколения Давид Самойлов, прошедший дорогами войны на Волховском и Белорусском фронтах.

17-летним юношей добровольцем ушел на фронт Булат Окуджава, служил минометчиком и радистом тяжелой артиллерии. Война на долгие годы стала одной из главных тем его творчества, на свет рождались знаменитые «Бери шинель, пошли домой», «Мы за ценой не постоим», «А мы с тобой, брат, из пехоты», «Здесь птицы не поют…». А пронзительная «Ах, война, что ж ты сделала, подлая…», прозвучавшая впервые в середине 1960-х, заставляла плакать матерей и грустить девчонок...
Так спустя годы военные впечатления тогда еще совсем молодых фронтовиков отзовутся в их зрелой поэзии, и станет понятно, что искреннее, честнее и проще о войне никто не скажет.
Еще один лист из серии - портрет известного уральского театрального деятеля Якова Тубина. В 16 лет он попал на фронт, служил десантником-парашютистом, дважды побывал в плену.
Советско-американский скульптор Эрнст Неизвестный тоже воевал в воздушно-десантных войсках. Все было в его фронтовой истории – и расстрельный приговор трибунала, замененный штрафбатом, и тяжелейшее ранение, заставившее три года после войны ходить на костылях, и признание погибшим и «посмертное» награждение орденом Красной Звезды, который был ему вручен спустя 25 лет.
Своими фронтовыми путями-дорогами прошел и Яков Герштейн, ирбитский краевед, заслуженный учитель РФ, тоже ставший персонажем серии «Последние люди империи».

ТЕАТР АБСУРДА
Графические работы, представленные на нашей выставке, тематически выходят за границы событий и образов Великой Отечественной войны – в пространство Второй мировой и войны как явления вообще. И это очень кстати, ведь 2 сентября 2015 года мир отметит и 70-летие окончания Второй мировой войны. Эти страницы в своих иносказательных композициях открывают перед нами в экспозиции уральские художники-графики Владимир Сысков, Леонид Мысаков и Виталий Волович.
10 мая 1933 года национал-социалисты объявили войну независимой мысли, и в этот день во всех университетских городах Германии студентами-националистами были сожжены тысячи книг, в первую очередь в огонь бросали книги, авторы которых были евреями. Пострадали книги Штефана Цвейга, Зигмунда Фрейда, Генриха Гейне, Бертольда Брехта, Джека Лондона, Эрнеста Хемингуэя…. День этот был объявлен в Германии «Праздником костра».
«В память о книгах, сожженных на кострах фашизма» - так назвал свой ксилографический триптих 1975 года уральский график Владимир Сысков. Объятые языками пламени, корчатся книги над свастикой, перекладины которой образованы корпусами тюремного здания, топчут книги фашисты с факелами, марширующие под огромным орлом со свастикой и жерлами орудий в небе. В третьей части триптиха израненная женщина над поверженным орлом и кладбищем немецких солдат поднимает вверх книги и голубей.
Сожжение запечатленной на бумаге мысли, или библеоклазм - это варварский идеологический акт не только времен Второй мировой, это абсурдистское действие не раз повторялось в истории человечества, начиная с дохристианской эпохи, и нанесло невосполнимый ущерб мировой литературе и культуре в целом.
Триумфальная арка - символ военной победы в Древнем Риме и кони - верные человеку существа, в течение столетий становившиеся подневольными соучастниками и жертвами кровавых людских разборок. В триптихе Леонида Мысакова «Битва за триумфальную арку» из серии «Абсурды войны» (1985) у подножий
разрушенных арок смешались в кучу тела убитых и раненых людей и лошадей, явив нелепость и бренность военной славы ради славы в переполненной войнами большой истории человечества.
«Страх и отчаяние в Третьей империи» (1970) - триптих Виталия Воловича, выполненный в технике офорта по мотивам стихотворных вступлений и зонгов к одноименной пьесе немецкого писателя Бертольда Брехта, написанной в 1935-1939 годах в Дании. Конечно, сложная работа художника полна иносказательности, которую часто соотносят и с отдельными аспектами культурной жизни нашей страны в условиях тоталитарного режима. Мы же рассматриваем ее непосредственно в контексте темы нашей выставки - как образ сконцентрированного зла, как пример зарождения и расцвета фашистского режима, «нового порядка».
Левая часть триптиха под названием «Культ» - визуальная квинтэссенция этого явления, поддержанного с одной стороны обожанием толпы, из которой тянутся вверх сильные руки, держащие портрет лидера-монстра, к коему счастливая мать поднимает своего младенца, с другой стороны - защищенного военной силой с автоматами.
Распятая книга в огне, фашистские каски и свастики, бесконечные шеренги людей за колючей проволокой, пустые средневековые панцири, виселицы с повешенными, марширующие солдаты и зловещие крылатые существа – вот еще зримые результаты влияния зловещего режима, проявленные в двух других частях триптиха.
«Театр абсурда, или Метаморфозы фашизма» (1974) - офорт Виталия Воловича по мотивам послевоенной пьесы Эжена Ионеско «Носороги», родившейся из потребности вывести оправившегося от потрясений Второй мировой войны европейского обывателя из состояния разобщенности, безразличия, сытого равнодушия, опасных превращением человека в одно из составляющих безликой массы, сонма общих слов и мыслей, когда нет сил и желания сказать «нет» и остаться в одиночестве, как сумел это сделать главный герой пьесы Беранже. Пьеса появилась в то время, когда происходило осмысление, что фашизм и его истоки на совести не только Германии, это во многом и результат попустительства Европы.
Разумеется, у Воловича нет и намека на прямолинейное иллюстрирование текста пьесы. У него свой изобразительный абсурд, вводящий зрителя в сконцентрированную историю прежде всего духовных превращений человечества, выраженных здесь в формах физических. Гармоничные образы античной фигурки в пластичных драпировках, фигуры сильных и красивых влюбленных-прародителей сменяются образами испуганных людей и огромных существ с треугольниками рогов - красота и совершенство по замыслу зла заменяются гипертрофированной уродливой силой.
Еще одна смысловая метаморфоза запечатлена в образе шестиконечной звезды, входящей в композицию. Фашизм совершил парадоксальную и жестокую игру с древними священными знаками, превратив солярный знак в свастику - символ фашистского государства, а гексаграмму – звезду Давида выбрав в качестве эмблемы еврейского народа, отделяющей его от иных народов и ставшей унизительным клеймом.
Уместно обратиться здесь к современным событиям, связанным с Украиной: поразительно, как за столь короткий временной промежуток - 70 лет, срок одной человеческой жизни на земле - Европа, в которой фашизм зародился и которая смогла его победить только с помощью СССР, смогла вновь ослепнуть, забыв недавнюю историю и суровое предостережение чеха Юлиуса Фучика «Люди, будьте бдительны!».

  Юбилей Великой Победы, которому посвящена наша выставка, заставляет размышлять о многом из прошлого, настоящего и будущего. Разве любая война, изначально предполагающая смерть для человечества и для индивидуума, тоже изначально рожденных для жизни, не является нелепостью, абсурдом, как в театре Ионеско и графике Воловича, Мысакова и Сыскова? Извечную цепь нелепостей можно было бы прервать, если бы каждый правитель-завоеватель представлял смерть своего любимого сына – рядового солдата на поле боя так, как сделала это за всех матерей и отцов Ольга Берггольц:

…Как одинок убитый человек
На поле боя, стихшем и морозном,
Кто б ни пришел к нему,
Кто ни придет –
Ему теперь все будет поздно, поздно.
Еще мгновенье, может быть, назад
Он ждал родных, в такое чудо веря…
Теперь лежит – всеобщий сын и брат,
Пока что не опознанный солдат,
Пока одной лишь Родины потеря.

Ирбит, март, 2015
Маргарита Пашкова, искусствовед



Текст сообщения*
Защита от автоматических сообщений